История Ивана III (для среднего школьного возраста)
Год 1462 для беспокойного 15 века вышел вполне обыденным, даже где-то тихим. Вот уже две зимы, как со смертью Кичи-Мухаммеда прекратила свое существование Великая Орда, распавшись на добрый десяток не мирных улусов. В степи вновь стало неспокойно. И вот уже Крымский хан стал искать дружбы московского князя против старых своих друзей, внезапно обернувшихся врагами. На севере заканчивались последние годы вольности новгородской, что держалась до того старым обычаем, слабостью Москвы да рукой королей Польский, простерших свой скипетр от Полоцка до Львова и Каменца Подольского, за которыми начиналось Дикое Поле. То самое Дикое поле, над которым совсем скоро поднимутся сотни сабель и тысячи голов склоняться пред гетманскою булавой. На юге, уж девять лет тому, пал град святого Константина и полумесяц рогами вонзился в небо над Святой Софией. И теперь в мире остался лишь один христианский кесарь – император римский. В том же году, при Кастийоне, французы нанесли окончательный удар англичанам, подведя черту под войной, длившейся более сотни лет. И двумя годами позже, словно кара Господня, две розы начали делить саму Англию. Но жизнь, тем не менее, продолжалась, бойко работал печатный пресс, созданный хитроумным Иоганном, лились пушки, чеканилась монета, турниры и ярмарки шли своим чередом. Во Флоренции подрастал маленький Леонардо, а в Риме к тиаре тянулась рука кардинала Родриго Борджиа. А в далекой Москве на стол отца и деда сел великий князь Иоанн III Васильевич. Прозванный, впоследствии, Великим…
Держава великого князя раскинулась … Да как-то так вышло, что удел великого князя вовсе не раскинулся. Севернее Москвы всего на 80 верст начинались земли Твери, которая испытывала к южному соседу настолько теплые чувства, что они регулярно перерастали в горячую любовь. Еще севернее, вплоть до финского залива были новгородские земли, который почитал себя практически отдельным государством и даже претендовал ( и не только претендовал) на самостоятельную внешнюю политику. Рядом был Псков, такой же Новгород, но меньше. И гораздо более спокойный. По крайней мере по отношению к Москве. Но это если на Север. На западе, в 100 верстах по Смоленской дороге начинались владения Великого княжества Литовского, в том числе и сам Смоленск, к слову. Про Киев, мать городов русских, думаю, уже понятно, чей он был. За Тулой и Рязанью (которая не входила в великокняжеский удел, там был свой собственный князь) на юге начиналась оборонительная линия от гостей из ближнего зарубежья. На востоке, за средней Волгой – Казань, еще один осколок Орды, настолько активный, что разбираться с ним придется иванову внуку, тоже Ивану.
Ивану досталось неспокойное наследство. Москва, его вотчина и страна, великим князем которой он номинально был. Но, которая, состояла из четырех крупных, почти самостоятельных княжеств: Рязанского, Ростовского, Тверского и Ярославского (в каждом из которых сидели вполне полноправные рюриковичи) и трех практически вольных городов: Новгорода, Пскова и Вятки. И все они казали Москве вполне ядреные кукиши. С разной степенью вежливости.
Но и в своем уделе самодержцем великий князь не был. Он делил, обязан был делить, свою власть с братьями. Ничего не попишешь, лествичная система.
Объясню, для тех, кто не в курсе. Одним из серьезнейших отличий отечественного феодализма от западноевропейского, было то, что Русью род Рюриковичей владел сообща. Русская земля была у него в коллективной собственности. И когда умирал старший, ему наследовал не его сын, но его брат, то есть следующий в роду по старшинству. И так, один князь мог посидеть, да и сидел попеременно на нескольких столах. Что не могло не прибавить братской любви в семье. Как если бы в большой дружной современной российской семье вдруг умерла бабушка, с трехкомнатной в Доме на Набережной. Такое веселье продолжалось до 1097 года, когда на Любеческом съезде князей было принято положение «каждый да держит отчину свою». Сидеть отныне полагалось «на столе отца и деда». То есть, лествичное право продолжалось, но уже в рамках одного удела, а не всего государства.
Какое отношение это имеет к нашему герою? То, что он сидел на Москве, а в города своего удела, например в Переславль-Залесский, отправил своих младших братьев. Приказывать он им конечно мог. Но с оглядкой. Они, князья удельные московские отличались от него, великого московского, только первородством. И вообще, помня историю своего батюшки Василя Темного, Иван знал, что осторожнее всего в мире нужно быть именно с родственниками. А то можно проглядеть ( во всех смыслах) и измену и власть.
Но курс московских князей со времен Калиты был на единение страны под своею рукой. Такой корпоративный квест. К чему они и шли. Поколениями. Ивану дело жизни выбирать не пришлось.
Ну с границами, более-менее ясно, а вот что за народ там проживал. Вот тут интересно, про народ. До идеи о нации было в 15 веке далеко. Народ определялся верой и языком и немного этническими признаками. То есть один народ мог счастливо пребывать в двух и более государственных образованиях. Далеко ходить не надо – русский, это кто? Это православный восточно-славянин, живущий в междуречье Волги и Днепра, от Черного моря до Белого (если упрощать). В каких государствах они имели место жить? В Московии, в Великом княжестве Литовском, Русском и Жемойтском.
Позволю себе немало отвлечься в этом месте. В Европейской историографии того периода бытовало мнение, что народы Европы произошли от Иафета, сына Ноя, расселились на определенных землях и эти земли их отчинные земли и по божественному праву этим народам принадлежат. Все народы более-менее родня друг другу, особенно соседние. Ян Длугош – польский Нестор пишет, что скорее всего Рус был родным братом Чеха и Ляха и потомство их родственно. Так вот из представления о том, что люди делятся не на тверичей, москвичей и новогородцев вкупе с льежцами, анжерцами и пьемонтцами, а на русских, ляхов, французов возникает идея о том, что народ должен иметь свое государство. Это был первый заход. Второй заключается в том, что дух античности и Возрождения проник не только в архитектуру и скульптуру, но и вполне себе в историю. И помимо библейских прародителей средневековые историки стали выискивать своим народам античных предков. Ян Длугош назвал предками русских и поляков сарматов. С последующим наделением данных народов характером соответствующим буйным предкам. Идея сарматизма до того прижилась в Польше, что уже в 16 веке серьезно повлияла на польский костюм (кунтуши, сабля, кушаки – слуцкие пояса) и шляхетскую идеологию, одинаково противопоставляющую себя и загнивающему в буржуазии Западу и стонущему под ханской пятой деспотичному Востоку. При этом, обращаю внимание на то, что все это писалось историками прошлого не просто так, но из этого делались далеко идущие выводы. Именно сарматское происхождение было политическим (политическим) аргументом для придания польской шляхте ее небывалых вольностей. Продолжаю отвлекаться. Следующим шагом в развитии данной логики ожидаемо стал следующий тезис: один предок, один народ, один характер, одна власть, именно этому народу и подходящая.
Из чего вытекало следующее: земли являющиеся русскими должны были перейти в какое-то одно государство. Смоленск, Полоцк, Киев резко оказались спорной территорией, что для Москвы, что для Литвы. Да и Новгороду с Псковом предстояло резко самоопределиться, самостоятельно или с помощью специально обученных людей.
Вот такой гордиев узел завязался на русском западе. А на востоке распалась Орда.
